Жизнь и судьба гипотезы лингвистической относительности

Во всех науках есть теории, занимающие совершенно особое место. Обычная жизнь гипотезы делится на несколько стадий: выдвижение идеи, её проверка, подтверждение/опровержение. У некоторых из них стадия подтверждения отсутствует — они сразу опровергаются; другие же первоначально подтверждаются и даже приобретают статус теорий, чтобы потом всё равно быть опровергнутыми и уступить дорогу новым предположениям. Но есть гипотезы, судьба которых не столь линейна. Они неоднократно опровергаются, неоднократно подтверждаются, забываются, вновь привлекают интерес исследователей, обрастают легендами и становятся частью не только науки, но и культуры вообще.

Именно такова жизнь и судьба гипотезы лингвистической относительности, более известной как гипотеза Сепира—Уорфа.

Как часто бывает с идеями, точная дата рождения гипотезы Сепира—Уорфа неизвестна. Считается, что она возникла в 30-х годах прошлого века, а  точнее, её сформулировал во время лекций Бенджамин Ли Уорф. Именно он и дал ей название «гипотеза лингвистической относительности». Его идея обладает свойствами, которыми должна обладать великая научная гипотеза: чрезвычайная простота и фундаментальность.

Если совсем коротко, то Бенджамин Уорф утверждал: язык определяет мышление и способ познания. Эту элементарную формулировку обсуждают уже много десятилетий. В  результате чередующихся подтверждений и опровержений сформулированы два варианта: сильный и слабый, которые различаются, собственно, только глаголом. В  сильном варианте утверждение гласит, что язык определяет мышление, а  в слабом  — что язык влияет на мышление.

Не  будем сейчас закапываться в философские различия между глаголами, а  обратимся лучше к истории вопроса.

Идеи не  рождаются на пустом месте, предшественники есть и у идеи о связи языка и мышления. Первым и основным считается великий немецкий философ и языковед Вильгельм фон Гумбольдт. Отчасти под влиянием своего не  менее великого брата-путешественника Александра он увлёкся экзотическими языками. Его последняя, оставшаяся незаконченной работа посвящена кави  — одному из языков острова Ява. Возможно, всё это и привело к формулировке идеи о связи языка и духа народов, которую можно проиллюстрировать одной из самых известных цитат Гумбольдта: «Язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное».

Идеи Гумбольдта подхватили и развивают до сих пор. Среди наиболее значительных его последователей можно назвать неогумбольдтианцев, как, например, знаменитый немецкий лингвист Лео Вайсгербер (1899–1985). Сам он родился в Лотарингии  — области, расположенной на границе Германии и Франции, и поэтому был билингвом, то есть одинаково хорошо владел двумя языками: немецким и французским.

Вообще, информация об изучении экзотических языков или о владении несколькими языками очень важна для понимания того, почему и как учёный задумывается о связи языка и мышления и начинает искать доказательства этой связи.

Вайсгербер полагал, что каждый язык уникален и в каждом языке заложена своя так называемая картина мира  — культурноспецифическая модель. Так что можно говорить о том, что способ мышления народа определяется языком, то есть о своего рода «стиле присвоения действительности» посредством языка. Именно Вайсгербер ввёл понятие языковой картины мира, ставшее популярным в современной лингвистике.

Гораздо менее зависима от идей Гумбольдта другая  — американская  — линия. Она получила название «этнолингвистика», а  её создателем считается великий американский лингвист Эдуард Сепир. Впрочем, своим появлением этнолингвистика во многом обязана Францу Боасу, основателю антропологической школы, учителю Сепира. Вместе с учениками Сепир изучал языки и культуру американских индейцев и накопил огромный материал  — описание языков Северной и Центральной Америки. Он выдвинул принцип культурного релятивизма, по сути отрицавший превосходство западной культуры и утверждавший, что поведение людей, в  том числе и речевое, должно оценивать в рамках их собственной культуры, а  не  с точки зрения других культур, считающих такое поведение бессмысленным или даже варварским.

Эдуард Сепир, используя накопленный материал, сравнивал грамматические системы многочисленных языков, показывал их различия и делал на этом основании более масштабные выводы. Он полагал, что язык  — это «символический ключ к поведению», потому что опыт в значительной степени интерпретируется через призму конкретного языка и наиболее явно проявляется во взаимосвязи языка и мышления. Влияние Сепира в среде американских лингвистов трудно переоценить. Он так же, как и Боас, создал собственную школу, но, в  отличие от своего учителя, уже сугубо лингвистическую. Среди учеников Сепира оказался и химик-технолог, служивший инспектором в страховой компании,  — Бенджамин Ли Уорф. Его интерес к языку проявлялся даже на его рабочем месте. Так, расследуя случаи возгорания на складах, он обратил внимание, что люди никогда не  курят рядом с полными бензиновыми цистернами, но  если на складе написано « Empty gasoline drums », то есть «пустые цистерны из-под бензина», работники ведут себя принципиально иначе: курят и небрежно бросают окурки. Он отметил, что такое поведение вызвано словом empty (пустые): даже зная, что бензиновые пары в цистернах более взрыво- и пожароопасны, чем просто бензин, люди расслабляются. В  этом и других подобных примерах Уорф усматривал влияние языка на человеческое мышление и поведение.

Но, конечно, его вкладом в науку стали не  эти любопытные, но  вполне дилетантские наблюдения, а  то, что вслед за своим учителем Уорф обратился к индейским языкам. Отличие языков и культуры индейцев от того, что было ему хорошо известно, оказалось столь значительным, что он не  стал разбираться в нюансах и объединил все «цивилизованные» языки и культуры под общим названием «среднеевропейский стандарт» ( Standard Average European ).

Одна из главных его статей, лёгшая в фундамент гипотезы, как раз и посвящена сравнению выражений понятия времени в европейских языках, с  одной стороны, и в языке индейцев хопи  — с другой. Он показал, что в языке хопи нет слов, обозначающих периоды времени, таких как мгновение, час, понедельник, утро, со значением времени, и хопи не  рассматривают время как поток дискретных элементов. В  этой работе Уорф проследил, как соотносятся грамматические и лексические способы выражения времени в разных языках с поведением и культурой носителей.

Ещё один знаменитый пример, упоминания которого трудно избежать, связан с количеством слов для обозначения снега в разных языках. Цитируя своего учителя Боаса, Уорф говорил, что в эскимосских языках есть несколько разных слов для обозначения разных видов снега, а  в английском все они объединены в одном слове snow . Свою главную идею Уорф высказал, в  частности, таким образом: «Мы членим природу по линиям, проложенным нашим родным языком»,  — и назвал её гипотезой лингвистической относительности.

Именно ей и суждена была долгая, бурная жизнь со взлётами и падениями, с  прославлением и поруганием.

В 1953  году Харри Хойер  — другой ученик Сепира и коллега Уорфа  — организовал знаменитую конференцию, посвящённую этой гипотезе, и привлёк к ней не  только лингвистов, но  и психологов, философов и представителей других гуманитарных наук  — как сторонников, так и противников. Дискуссии оказались крайне плодотворными, а  по итогам конференции был опубликован сборник. Вскоре появился и полный сборник статей Уорфа, изданный посмертно, по сути  — основной его труд. Всё это стало первым пиком научного и общественного интереса к гипотезе, ознаменовавшим её взлёт.

А дальше началась череда разочарований и неприятностей, состоявших в разоблачении как идеи, так и самого Уорфа. Учёного обвинили в том, что он никогда не  ездил к индейцам хопи, а  работал с единственным представителем этого народа, жившим в городе.

Более того, в  1983  году Эккехарт Малотки опубликовал книгу, посвящённую времени в языке хопи. На  первой странице книги располагались всего две фразы. Одна  — цитата из Уорфа, где он утверждал, что в языке хопи нет ни слов, ни грамматических форм, ни конструкций или выражений, которые бы прямо соотносились с тем, что мы называем временем. Под этой цитатой следовало предложение на языке хопи и его перевод на английский. По-русски это бы звучало так: Тогда на следующий день довольно рано утром, в  час, когда люди молятся солнцу, примерно в это время он снова разбудил девушку. Иначе говоря, Малотки полностью перечёркивал выводы, сделанные Уорфом о времени в языке хопи.

Второе разоблачение касалось знаменитого примера с названиями снега в эскимосских языках. При цитировании Уорфа количество слов для разных видов снега постоянно росло, пока в редакционной статье в « The New York Times » в 1984  году не  достигло 100. Над этим-то и издевались американские учёные, замечая, что такого количества слов в эскимосских языках нет, а  в английском, в действительности, гораздо больше одного.

Разоблачения эти, правда, были слегка неубедительные. Во втором случае разоблачался вовсе не  Уорф, а  неправильная цитата из газеты. В  первом же случае остаётся не  вполне понятным, что произошло за почти 50  лет в языке хопи (например, не  происходили ли в нём изменения под влиянием английского) и так ли уж неправ Уорф. Тем более что по другим свидетельствам, он к хопи ездил и серьёзно изучал их язык.

Более сильным «противником» оказалась теория универсальной грамматики, разработанная не  менее замечательным американским лингвистом, нашим современником Ноамом Хомским. Он  — один из самых цитируемых учёных в мире, живой классик, основоположник генеративной грамматики, определившей направление развития лингвистики в ХХ  веке. Одна из главных идей Хомского касалась врождённости языковых способностей. Он утверждает, что грамматика универсальна и дана человеку в готовом виде так же, как законы природы. Из тезиса о врождённости выводится тезис о глубинном единстве всех языков. А  все существующие различия признаются поверхностными. Другими словами, у всех языков мира на глубинном уровне есть нечто общее, и знание общего является врождённым для человека, что и даёт ему возможность овладевать любым языком.

Таким образом, теория универсальной грамматики оказалась противоположной гипотезе лингвистической относительности, потому что в соответствии с ней языковые способности и мышление оказались не  связаны друг с другом и взаимонезависимы.

Основная битва между двумя ключевыми идеями ХХ  века  — релятивизмом и универсализмом  — развернулась в области цветообозначения. Релятивисты утверждали: устройство лексики цветообозначения в разных языках различно, что влияет на мышление, которое, в  свою очередь, воздействует на восприятие цвета говорящими. Среди универсалистов самым авторитетным оказалось исследование Брента Берлина и Пола Кея. Они показали, что область цветообозначения подчиняется общим законам, которые определяются физиологическими возможностями человека воспринимать цвет. Учёные выделили 11 основных цветов и предложили их иерархию: {black, white}  → {red}  → {green, yellow}  → {blue}  → {brown}  → {grey, orange, pink, purple} . Иерархия означала, что менее важные цвета (например, grey или чуть более значимый brown) встречаются в языке, только если в нём уже существуют все цвета, занимающие более высокие позиции.

Хотя Берлин и Кей опубликовали работу в 1969  году, споры между универсалистами и релятивистами ведутся до сих пор. Релятивисты отмечают, что физиология восприятия цвета во многих случаях менее важна, чем так называемые прототипы. Так, в  русском языке для различения голубого и синего цветов более важным оказывается не  физиологическая способность к восприятию соответствующей длины световой волны, а  апелляция к двум прототипам: небо и речная вода.

К слову сказать, современные, достаточно сложные эксперименты показывают, что носители тех языков, в  которых для определённых цветов существуют отдельные слова, имеют преимущество в распознавании этих цветов (более высокая скорость).

Хотя борьба между универсалистами и релятивистами продолжается, в  последние годы ситуация изменилась. Грубо говоря, период «разоблачения» гипотезы Сепира—Уорфа закончился. Связано это, прежде всего, с  двумя факторами: появлением новых языковых данных и их экспериментальной проверкой. Впрочем, экспериментально проверяются и старые данные. Сегодня без эксперимента разговор о гипотезе Сепира—Уорфа вести уже даже как-то и неприлично. Расскажем же о нескольких языках, которые заставляют взглянуть на гипотезу Сепира—Уорфа по-новому.

Во-первых, конечно, язык пираха. Вот уж действительно, говоря словами Булгакова, «что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!». В  языке пираха нет (или почти нет) числительных, слов для обозначений цвета и родства, прошедшего и будущего времени. Нет сложных предложений, что, кстати, противоречит теории Хомского. Особенно интересно отсутствие числительных. Но  сначала  — о том, что такое пираха. Это язык народа пираха (чуть более 300 человек), охотников и собирателей, который живёт в Амазонии, в  отдалённом северо-западном районе Бразилии, по берегам реки Маиси, притока реки Амазонки. Уникальность народа в том, что он не  хочет ассимилироваться. Они почти не  разговаривают на португальском языке и не  используют достижения цивилизации. Основная информация о народе пришла к нам от исследователя Даниэла Эверетта и его жены Керен.

Эверетт установил, что в языке пираха есть два слова со значением количества: «мало» и «много». Если Эверетт насыпáл на столе кучку из камней и просил положить рядом такую же, индейцы могли это сделать, ставя в соответствие каждому камешку из первой кучки свой собственный. Но  если первую кучку убирали, восстановить количество камней индейцы уже не  могли, поскольку соответствующих числительных, помогающих запомнить нужное число, у них нет. Более того, когда Эверетт попытался заняться просветительством и научить пираха считать, они отказались, решив, что это им ни к чему.

Казалось, язык пираха  — та замечательная находка, которая подтверждает, что язык и мышление связаны между собой. Пираха, живущие здесь и сейчас, не  знают грамматических времён, придаточных предложений и всего того, что им не  нужно для жизни. Но  универсалисты и здесь вышли из положения. Они заявили, что это не  язык пираха влияет на их индивидуальное мышление, а  быт, условия жизни совершенно независимо повлияли, с  одной стороны, на  устройство языка, а  с другой  — на то, как они мыслят и познают мир. Аргумент оказался во многом решающим в том смысле, что стало ясно: никакие конкретные данные не  могут поставить точку в споре. Это два разных взгляда на мир.

И всё-таки рассмотрим ещё несколько замечательных примеров.

В языках мира существуют разные типы ориентации в пространстве. Вот три основных: эгоцентричная, географическая и ландшафтная. Эгоцентричность означает, что все предметы ориентируются относительно говорящего. Так, мы, например, говорим «справа от меня», «впереди меня». Даже когда мы говорим «слева от дома», мы имеем в виду то, как мы смотрим на дом. То есть в «эгоцентричных» языках используют слова типа право , лево , впереди , сзади , сверху , снизу . Кроме русского языка к «эгоцентричным» относятся английский, немецкий, французский, да и все широко распространённые языки.

Совсем иначе устроены географическая и ландшафтная ориентации, которые присутствуют в довольно экзотических языках. При географической ориентации говорящий располагает все предметы по сторонам света: север, юг, восток и запад, а  при ландшафтной ориентирами выступают наиболее заметные элементы ландшафта: гора, море или же вершина/подножие холма. Интересно, что даже для маленьких объектов и малых расстояний всё равно используются такие крупные ориентиры (например, к  югу от пальца или к морю от носа ).

Так, в  гуугу йимитхирр  — языке одноимённого народа аборигенов Австралии, проживающих на севере штата Квинсленд,  — ориентируют все предметы не  относительно себя, а  относительно сторон света. Вот один из примеров, любимых лингвистами. Мы скажем нечто вроде «муравей справа от твоей ноги», а  абориген ту же мысль выразит иначе: к югу от твоей ноги , или к северу , или к востоку   — в зависимости от того, как муравей реально расположен (хотя он всегда будет справа от ноги). Понятно, что у себя дома аборигены легко определяют стороны света  — по солнцу, по мху, по природным приметам, просто зная, в  конце концов, где север, юг, восток и запад. Самое удивительное, однако, состоит в том, что они не  утрачивают способности ориентироваться по сторонам света и в незнакомой местности и ситуации, в  том числе и будучи вывезенными в какой-то город, как будто у них в голове находится встроенный компас. По крайней мере, таковы свидетельства экспериментаторов.

Индейцы майя, говорящие на языке цельталь (проживают в штате Чьяпас в Мексике), ориентируют предметы относительно особенностей природного ландшафта местности, в  которой они живут, располагая их либо выше по холму, либо ниже. То есть про того же муравья они могли бы сказать что-то вроде «муравей выше по холму от твоей ноги».

С вывезенными в Голландию представителями народа цельталь проводил эксперименты лингвист Стивен Левинсон. Оказалось, что индейцы цельталь решают некоторые пространственные задачи лучше голландцев, потому что устанавливают тождества, основываясь на иных пространственных принципах. Голландцы, как и мы, считают тождественными объекты, являющиеся в действительности зеркальными отражениями друг друга. Грубо говоря, если голландцу и индейцу цельталь продемонстрировать два номера в гостинице, расположенные по разные стороны гостиничного коридора, то они увидят их по-разному. Голландец, увидев в обоих номерах кровать слева от двери, а  стол  — справа, сочтёт, что номера одинаковы. Индеец же цельталь заметит принципиальные различия, ведь кровать в одном номере расположена к северу от двери, а  стол  — к югу, а  в другом номере всё обстоит ровно наоборот.

Собственно, для универсалистов и эти эксперименты не  станут доказательством, но  дело уже не  в этом. Сегодня учёные сосредоточены не  на том, чтобы доказывать или разоблачать гипотезу Сепира—Уорфа. Вместо этого они исследуют отношения между мышлением, языком и культурой и описывают конкретные механизмы взаимовлияния. Более того, параллели между языком и мышлением, установленные в последние десятилетия, производят впечатление даже на специалистов.

Споры и дискуссии по поводу гипотезы Сепира—Уорфа оказались чрезвычайно плодотворны для развития не  только лингвистики, но  и многих гуманитарных наук. Тем не  менее мы не  можем до сих пор точно сказать, истинна ли эта гипотеза или ложна. В  чём же дело?

Гипотеза Сепира—Уорфа провисает в своей второй части. Мы не  очень понимаем, что такое мышление и сознание и что значит «влиять на них». Часть дискуссий связана с попытками как-то переформулировать гипотезу, сделать её более проверяемой. Но, как правило, другие формулировки делали её менее глобальной и, как следствие, снижали интерес к проблеме. По-видимому, одним из очень интересных способов отказа от гипотезы Сепира—Уорфа в лингвистике стало использование термина «языковая картина мира». Таким образом, лингвисты отказываются рассуждать о малопонятных материях «мышление» и «познание», а  вводят некое красивое, собственно лингвистическое понятие «языковая картина мира» и с увлечением описывают её различные фрагменты. Понятно, что, например, наша, русская, картина мира и картина мира пираха сильно различаются: например, какие представления сложились в отношениях, связанных с семьёй, цветом, и тому подобное. Но, во-первых, единой и цельной языковой картины мира не  существует, фрагменты одного и того же языка могут противоречить друг другу. Скажем, в  русской картине мира небо интерпретировалось как высокий свод (отсюда и сложное слово небосвод ), по которому солнце всходит и за который оно заходит . На  плоскую природу неба указывает и выбор предлога  по во  фразе По  небу плывут облака . Однако интерпретация неба как пространства тоже возможна, и  тогда слово сочетается уже с предлогом  в . Вспомним хотя бы фразу из песни Юрия Шевчука: «Осень. В  небе жгут корабли».

Во-вторых, не  определён статус понятия «языковая картина мира». Оно вроде бы находится в компетенции лингвистики и отчасти защищает лингвистов от критики других учёных. Более или менее очевидно, что язык влияет на картину мира, но  что такое сама эта картина, как она связана с мышлением и познанием  — совершенно неясно. Так что введение нового термина, защищая лингвистов и позволяя им заниматься своим делом, одновременно снижает значимость исследований.

Есть ещё один очень важный и, может быть, самый актуальный способ переформулирования гипотезы Сепира—Уорфа. Сегодня язык пытаются связать с когнитивными способностями человека. Слово «когнитивный»  — необычайно модное  — открывает в наше время все двери. Но, к  сожалению, не  становится от этого более понятным. Ведь, по сути, «когнитивный» означает «связанный с мышлением».

Таким образом, можно признать, что за 80  лет существования гипотезы именно не  очень строгая формулировка позволила ей стать сверхпродуктивной исследовательской и методологической рамкой. Перефразируя слова Фаины Раневской о Моне Лизе, гипотеза Сепира—Уорфа теперь уже сама может выбирать, кому ей нравиться, а  кому нет.

Литература:
1) Под редакцией В. А. Звегинцева. Раздел «Гипотеза Сепира—Уорфа» // Новое в лингвистике.  — М., 1960.  — Вып.  1. С.  111–215.
2) Стивен Пинкер. Язык как инстинкт .  — М.: Едиториал УРСС, 2004.

Видео:
Лекция профессора М.  А.  Кронгауза «Язык и мышление: гипотеза лингвистической относительности» .

  Мария Бурас,
генеральный директор Центра прикладных коммуникаций,
Максим Кронгауз,
доктор филологических наук, директор Института лингвистики Российского гуманитарного университета
«Наука и жизнь» №8, 2011

Источник: elementy.ru

 
 
По теме
Акселерационная программа стала победителем конкурсного отбора в рамках федерального проекта «Платформа университетского технологического предпринимательства».
Находка представляет собой рыболовный крючок возрастом около 12,5–13 тысяч лет Ирина Шмидт / Краткие сообщения Института археологии, 2024 Ирина Шмидт, археолог из Омского государственного университета,
Сибирский государственный университет телекоммуникаций и информатики сохранил 25 позицию из 34 в локальном рейтинге-2024 по Сибирскому федеральному округу от агентства RAEX и вошел в топ-8 среди вузов Новосибирской области.
Игра по правилам - Газета Ведомости Преподаватель программирования из Новосибирска разработал вместе с детьми виртуальный тренажёр для отработки ПДД Станислав Проненко вместе со своими учениками-разработчиками в студии «Безопасная среда» на ВГТРК.
Газета Ведомости
Тренировочные мероприятия ОГЭ 2024 - Усть-Таркский район В целях подготовки к проведению государственной итоговой аттестации по образовательным программам основного общего образования в форме основного государственного экзамена в Усть-Таркском районе 27 марта 2024 года прошло
Усть-Таркский район
Житель города Бердска предстанет перед судом по обвинению в убийстве родственника - Следственный комитет фото СУ СК РФ по Новосибирской области Следственным отделом по городу Бердск следственного управления Следственного комитета Российской Федерации по Новосибирской области завершено расследование уголовного дела в отно
Следственный комитет
Редкую патологию обнаружили у девочки из Новосибирска - более десяти лет потребовалось, чтобы установить диагноз Ребенок не может нормально питаться, твердая пища вызывает боль и кровотечения во рту.
ГТРК Новосибирск
С Сергеем Михалковым – весело! - ЦБС Баганского района Во второй день Недели детской книги в библиотеке состоялась встреча с воспитанниками детского сада «Колокольчик».
ЦБС Баганского района
С новым званием! - Краеведческий музей Поздравляем Риту Анатольевну Полянскую с присвоением звания «Почетный работник культуры» Новосибирской области!
Краеведческий музей
Поезд, идущий в овраге - Газета Ведомости «Собаки» и «Гадкий утёнок» — какие сюрпризы приготовили детям новосибирские театры?
Газета Ведомости